Как это делается.

Заносила я Сане перевод Погсовской Лорелеи, что ли, или про рыбаков сочинение, не помню. Он мне ставит песенку и с надеждой смотрит – «А на это сможешь?»
Бумажка на коленку, ручки нет, берем карандашик.

Долгая, долгая, долгая дорога…
Долгий путь до дома милой, до ее порога.

Пойдем со мной по вереску,
На берег, на обрыв крутой,
Пусть день сегодня ветреный,
Но только ты побудь со мной.

Пойдем со мной по вереску,
Войдем с тобой в нам милый дом,
Где столько лет мы не были.
И там останемся вдвоем.

Пойдем со мной по вереску,
Где камень на траве лежит,
И спой мне эту песенку,
Как если б я еще был жив.
Долгая, долгая, долгая дорога…
Долгий путь до дома милой, до ее порога.

Сижу, втупляю в бумажку. Саня пришел, хмыкнул, отобрал. Вспомнила вот только.
Фиддлерсы это играют пока без слов. Хоть бы бумажку отдал – рифма-то хромает.
А! Что пишу-то! Кто скажет, что за мелодия?

Как это делается.

Заносила я Сане перевод Погсовской Лорелеи, что ли, или про рыбаков сочинение, не помню. Он мне ставит песенку и с надеждой смотрит – «А на это сможешь?»
Бумажка на коленку, ручки нет, берем карандашик.

Долгая, долгая, долгая дорога…
Долгий путь до дома милой, до ее порога.

Пойдем со мной по вереску,
На берег, на обрыв крутой,
Пусть день сегодня ветреный,
Но только ты побудь со мной.

Пойдем со мной по вереску,
Войдем с тобой в нам милый дом,
Где столько лет мы не были.
И там останемся вдвоем.

Пойдем со мной по вереску,
Где камень на траве лежит,
И спой мне эту песенку,
Как если б я еще был жив.
Долгая, долгая, долгая дорога…
Долгий путь до дома милой, до ее порога.

Сижу, втупляю в бумажку. Саня пришел, хмыкнул, отобрал. Вспомнила вот только.
Фиддлерсы это играют пока без слов. Хоть бы бумажку отдал – рифма-то хромает.
А! Что пишу-то! Кто скажет, что за мелодия?

(no subject)

Когда деревья были большими, а йогурт еще считался буржуазной пропагандой, были у меня в знакомых двое невозможных субъектов. Невозможных не только на тогдашний (ну как же, хайратые!) но и на нынешний взгляд. Один из них впоследствии сделал недурную карьеру жулика и экстрасенса, став известен по Союзу как Саурон Новосибирский, он же Макарон Черный; второго по сей день зовут Гриша-Барлог.
Я заканчивала школу, собиралась поступать в универ и много тусоваться не могла. Так, раз-два в неделю забежать, послушать музыку. Опять же, послушать Олдфилда или Кинг Кримсон, Акваланг или Атом Херт Мазе по тем временам было возможностью нечастой.
Еще они мне приличное курево из Москвы возили… но не в этом дело.
Постоянно я слышала у них про какую-то герлицу, что чудовищным образом на меня похожа, ну вот один-в-один, только еще лучше. И так как-то получалось, что с этой девой мы все время расходились. Я уж начала подозревать какой-то очередной план по одурачиванию меня; эти двое могли.
Но тут ударила осень, и я уже вовсю учила физхимию и резала миног; а в кинотеатре «Академия» показывали фильм «Трудно быть богом», и туда, натурально, все ломанулись. Я сидела со всей своей общажной комнатой, ожидая интересного (про буржуйскую манеру снимать философские вещи тогда никто не знал). И идет мимо меня, ну, не я, конечно… Но что и не я, тоже не скажешь. Тоже с совершенно невозможным гражданином (впоследствии оказавшимся Эндрю Фрамом).
Я ее окликаю, она смотрит, и поражается. Ей, оказывается, все это время рассказывали про меня ту же самую историю.
Из кино мы идем вдвоем. Мои девчонки и Эндрю немного обижены, но поняли.
Сейчас нас не спутает даже пьяный снайпер ночью в метель. Моя дочь стреляет глазками в сторону ее сыновей; ребята надувают грудь и чувствуют себя суперменами. Ее компания абсолютно непригодна для меня; мою компанию, она, кажется, на дух не переносит. Порой мы не видимся годами.

Сестра.

(no subject)

Когда деревья были большими, а йогурт еще считался буржуазной пропагандой, были у меня в знакомых двое невозможных субъектов. Невозможных не только на тогдашний (ну как же, хайратые!) но и на нынешний взгляд. Один из них впоследствии сделал недурную карьеру жулика и экстрасенса, став известен по Союзу как Саурон Новосибирский, он же Макарон Черный; второго по сей день зовут Гриша-Барлог.
Я заканчивала школу, собиралась поступать в универ и много тусоваться не могла. Так, раз-два в неделю забежать, послушать музыку. Опять же, послушать Олдфилда или Кинг Кримсон, Акваланг или Атом Херт Мазе по тем временам было возможностью нечастой.
Еще они мне приличное курево из Москвы возили… но не в этом дело.
Постоянно я слышала у них про какую-то герлицу, что чудовищным образом на меня похожа, ну вот один-в-один, только еще лучше. И так как-то получалось, что с этой девой мы все время расходились. Я уж начала подозревать какой-то очередной план по одурачиванию меня; эти двое могли.
Но тут ударила осень, и я уже вовсю учила физхимию и резала миног; а в кинотеатре «Академия» показывали фильм «Трудно быть богом», и туда, натурально, все ломанулись. Я сидела со всей своей общажной комнатой, ожидая интересного (про буржуйскую манеру снимать философские вещи тогда никто не знал). И идет мимо меня, ну, не я, конечно… Но что и не я, тоже не скажешь. Тоже с совершенно невозможным гражданином (впоследствии оказавшимся Эндрю Фрамом).
Я ее окликаю, она смотрит, и поражается. Ей, оказывается, все это время рассказывали про меня ту же самую историю.
Из кино мы идем вдвоем. Мои девчонки и Эндрю немного обижены, но поняли.
Сейчас нас не спутает даже пьяный снайпер ночью в метель. Моя дочь стреляет глазками в сторону ее сыновей; ребята надувают грудь и чувствуют себя суперменами. Ее компания абсолютно непригодна для меня; мою компанию, она, кажется, на дух не переносит. Порой мы не видимся годами.

Сестра.

(no subject)

Ощущения как у стоматолога. Любимый способ прокрепиться разинув рот навстречу железкам и колючкам - мысль "и это пройдет".
Очень забавно зато выглядит эта мысль, когда крутишь ребенка на карусели или видишь приближающегося любимого.

Таки вот, я стерплю и это. Потому что точно знаю, что и это тоже пройдет.

(no subject)

Ощущения как у стоматолога. Любимый способ прокрепиться разинув рот навстречу железкам и колючкам - мысль "и это пройдет".
Очень забавно зато выглядит эта мысль, когда крутишь ребенка на карусели или видишь приближающегося любимого.

Таки вот, я стерплю и это. Потому что точно знаю, что и это тоже пройдет.