(no subject)

отмечусь-ка в благословенной теме.
Я  - гомофоб. Самый-самый. То есть я не имею ничего против самого принципа что любить можно кого угодно, лишь бы плохо любимому существу от твоей любви не было; могу и лично вполне добродушно общаться с самыми разными людскими человеками; но вот сама идея того, что какое-то гомособытие может произойти СО МНОЙ - вызывает лютый страх и отторжение вплоть до истерики - примерно лет с шестнадцати.

То есть если кого из вас, камрадес, обзовут гомофобом - смело апеллируйте сюда, что гомофобы - существуют, и они вот такие))))
А я буду говорить:

БУ!!!!

(no subject)

Это тупое повторение прошлогоднего поста. Статья по ссылке - естественно, тоже прошлогодняя, за это время она хуже не стала.

Шесть лет назад Марвин Джон Химейер застрелился в своём бронированном бульдозере, поставив точку в истории, чистейшая эпическая природа которой очевидна мне-преподавателю, привычно требующему со студента типологию эпоса и характерные его приметы.

По-человечески я перед этим событием останавливаюсь и цепенею, не в силах уместить его в голове, потому что современная голова мало пригодна для простых и подлинных вещей, входящих в мир, как сокрушительный Komatsu, чтобы не оставить от него ничего. Цивилизованные граждане решают проблемы иначе, но цивилизация в какой-то момент распадается даже не на граждан, а на отдельных людей, и каждый из них делает выбор: опустить на себя броневой короб, недвусмысленный саркофаг, собираясь умереть если не за справедливость, то ради прямого и явного указания на её отсутствие — или не делать этого.

Больше он никого не убил.
И перед этим тоже хочется выпрямить спину, как в почётном карауле: я уничтожу ваши символы и имущество, я растопчу ваших идолов, но не трону вас, я оставлю вас жить и смотреть на то, чего вы не желали видеть, пока был жив я... высказывание столь внятное, целостное и сильное, что опять — не из нашего времени, не в наших рамках, ломает условности куда мощнее, чем всё тот же карьерный бульдозер.

Я не уверена, что так — надо.
Мне хочется надеяться, что можно иначе.
Но.

Осознание реальности зла, его несомненного присутствия, его наглой уверенной повадки заставляет, должно заставлять, делать выбор.
Когда-то меня, юную, сильно царапнуло словами Генри Бресли у Фаулза: "Нет ненависти — не можешь и любить". Царапнуло, потому что — как же, разве не антонимы, не исключают друг друга? Потом, много потом, я научила себя знать, что любовь сильнее, что ненависть истощает и выедает, что мир был сотворён любовью... продолжите сами, тут просто. Только есть и ещё одно: внутренняя ёмкость человека, его мощность одинаково участвует и в том, и в другом, разница, судя по всему, появляется лишь на выходе.

Шестилетней давности история не про алчные корпорации, не про стихийный антиглобализм, даже не про одинокий протест.
Для меня она про то, что сила, удерживающая мир от распада, страшна, если прямо посмотреть ей в лицо.
Поэтому я склоняю перед ней голову — и принимаю Марвина Химейера как образ гнева, возможного только от любви.