(no subject)

[shean]

с
Без десяти минут десять она стояла возле входа в студию, переминаясь на коротких ножках. Уинк шел торопливо, напевая про себя очередную приснившуюся мелодию, и чуть не наскочил на ожидающую его девицу.
- О! Здравствуй.
Она пробурчала что-то неразборчиво. Краше за ночь она, конечно, не стала, но помылась, расчесалась и сменила платье.
- Пошли-пошли, - сказал Уинк, - щас, я для тебя тут тоже партию слышу, только, я думаю, тебя с твоим голосищем придется подальше от микрофона ставить…, - и тут же забыл, что за его спиной кто-то идет, пока сидевший посреди студии Йонс не сказал:
- Привет, Уинки, привет, Устрица. Ты чего здесь делаешь?
- Здорово, Йонс Икеевский Шкаф, - пробурчали у Уинка за спиной, - я таперича ваш бэк-вокал.
- Серьезно, Уинки? – спросил Йонс, - ты больше никого не нашел, что ли?
- А ты ее слышал? – спросил Уинк.
- Неа.
- Вот то-то, - сказал Уинк и повернулся к девушке. Она стояла, глупо приоткрыв рот.
- Ты – Уинки Каттерби?
- Нет, только вчера эмигрировавший из Гонконга доставщик пиццы! - заржал Йонс.
- Да, я Уинки Каттерби. А тебя зовут как?
- Меня зовут Устрица. Меня все так зовут, нечего и тебе выдрёпываться, - сухо сказала она, - мог бы вчера и не дурить мне голову.
- Я не дурил, - сказал Уинк. Устрица злобно фыркнула и безошибочно направилась к пустому микрофону.

У Устрицы было еще одно прозвище – Самая Уродливая Девушка Кампуса. По имени ее, казалось, вообще никто не знал. Уинки смирился, но пригрозил на выходных данных пластинки так и написать – «Бэк-вокал: Устрица».
- Пиши, - равнодушно отозвалась та, - мне пластинку вашу бабушке не показывать.

К середине мая третий альбом был сведен. Парни и Устрица повалились спать и готовиться к фестивалю, на который надо было прибыть через четыре дня. Уинку, кроме того, предстояло пройти интервью с кучей журналистов, собиравшихся поведать миру о сверхновой восходящей звезде. Звездой Уинк себя не чувствовал, но калибр звезды меряется по продажам, а с продажами было все даже очень. Даже лучше, чем Уинк мог надеяться. Так что теперь эта пресс-конференция… Лучше бы лишний экзамен.

- Почему вы отказались перебираться в Сан-Франциско, вы патриот нашего города?
- Правда ли, что вы не курите и не употребляете алкоголь?
- Где вы жили до того, как поступили в наш университет?
- Что вы думаете о употреблении молодежью наркотиков?
- Почему на ваши выступления ни разу не пришли ваши родители?
- С чем связано быстрое изменение вашего имиджа после поступления в университет?

Уинк тер лоб, потел, но отвечал размеренно, не торопясь, на каждый вопрос. Опыт сдачи экзаменов говорил, что справиться можно только так.

- Действительно ли вы заменили клавишника в группе на основании того, что предыдущий употреблял кокаин?
- Да, - ответил Уинк, - и еще потому, что он пытался угощать остальных.
- Вы педераст?
- С чего вы взяли??
- Никто не видел вас с девушкой, и группа у вас чисто мужская…
- Нет, я не педераст, не зоофил и не обожатель игрушек «Лего», я просто еще не встретил ту самую девушку, а разбрасываться спермой не хочу.
- Что вы собираетесь делать после окончания исполнительской карьеры?
- Наверное, вернусь к учебе.
- Вы вегетарианец?
- Нет. Возможно, это тоже способ быть добрым, но мне он не по силам.
- Правда ли, что вы страдаете прогрессирующим сердечным заболеванием и врачи предсказывают вам смерть в ближайшие несколько месяцев?
Уинк с интересом посмотрел на журналиста – волнуется. Аж нос побелел. Сто процентов, полный карман свидетельств набрал, чтобы с грохотом кинуть на стол…
- Да, правда, к сожалению.
В полной тишине фотограф уронил треногу.


В восемь утра раздалась трель дверного звонка. Уинк, только пришедший с прогулки, с удивлением отправился открывать.
За дверью стояла вся группа в полном составе.
- Привет, ребята, - сказал Уинк.
Парни молчали и смотрели на него.
- Ну, ты и… тихушник, Каттерби, - протолкалась вперед Устрица.
- Давай еще раз «Синий рассвет» порепетируем - так, в акустике, - мрачно сказал Йонс, - там же ты хотел что-то поменять, я так и не понял, что.
- Заходите, - сказал Уинк и задумался, - только мы сейчас чай будем пить и говорить, а играть выйдем в парк, а то тут у соседей ребенок маленький.

В университетском парке, на маленькой открытой эстраде, Уинк сел на табуретку у края – непривычно без микрофона – посмотрел в лица четверых случайных зрителей и взял первый аккорд.
В сущности, все успелось, Доктор Блюз не соврал. Легенда про стремительно взлетевшего заучку, взорвавшегося как снаряд фейерверка – ну и тем лучше, пусть девушки не только любят заучек, но и берегут их от излишней крутости. Роль разыграна, пластинки продаются, сказка рассказана. Да, так даже лучше, чем объехать всю страну… Осталось поставить точку на большом фестивале – и дело сделано. А Тихий Океан можно увидеть в другой раз. Или из рая. В зависимости от.
За спиной мелодию переняли клавиши и вступил голос баса. Песня росла, раскатывалась – и вот на пронзительной коде вступил и подхватил ее у бас-гитары глубокий женский голос. Уинк опустил голову к старенькой гитаре и не торопясь доиграл последний куплет.

Фестиваль Уинка напугал с самого начала. Во-первых, кругом стояла ужасающая суета, никто не мог показать хоть приглашенным по всем правилам, но все же провинциальным мальчикам, где им разместиться, на что сесть, что съесть и куда, черт возьми, поставить аппаратуру. Уинк промотылялся по организационным вопросам до глубокой ночи – даже, вернее сказать, до утра, - какой спрос с майской ночи? – и лег в то время, когда привык вставать.
Поднявшись, он чувствовал себя не только совершенно разбитым, но и очень больным. В груди тарахтело и булькало. Коди и Йонс вытащили Уинка из вагончика под руки и водили до тех пор, пока у него не перестали подгибаться ноги.
- Может, нахрен его, это выступление? – робко спросил Коди.
- Я все равно помру через пару месяцев, - фыркнул Уинк и посмотрел вверх. Над их головами натягивали ткань на каркас большой эстрады, - нет смысла экономить силы. Да я расхожусь сейчас. У меня же каждое утро так.
- Ты смотри, - неопределенно погрозил Йонс.
- Ага. Ладно, пойдем, найдем наконец, куда дели провода от клавиш.

Уинк отправил ребят трепаться с одной командой, выступавшей завтра – тех держал в ежовых рукавицах зверюга-продюсер, так что «трепаться», к всеобщему сожалению, означало только «трепаться». Но всё лучше, чем сидеть и стучать зубами в вагончике – с чем Уинк был абсолютно согласен. Перетрусившая в хлам команда была ему не нужнее перепившейся в хлам. Устрица никуда не пошла и курила толстую сигару, валяясь на крыше вагончика. Уинк молча ждал, сидя на ступеньках и держа гитару на коленях. Дважды в людской каше, кипевшей за ограждением, ему чудились черная и серая лохматые головы, розовая и голубая рубашки – но он не был уверен. Он спокойно и размеренно дышал, ожидая того, что должно было произойти. Чем бы оно ни оказалось.

Мимо вагончика шел, озираясь, бродяга в широкополой шляпе. Из-под шляпы веником торчала борода.
- Черт побери, - хрипло сказал бродяга в сторону Уинка, - ты не знаешь, сынок, как отсюда выбраться? Тут кругом забор, да столько народу, а где народу поменьше, везде охрана.
- Так тут еще три дня будет такой петрушки, - дружелюбно ответил Уинк, - фестиваль же. Ну, я думаю, если пойти вот по этой тропинке, то там будет выход из закрытого сектора – там хоть и охрана, но это они впускать не впускают, а выпустить-то должны.
- А, ну, будь здоров, сынок, - ответил бродяга и исчез за вагончиком. Оттуда вдруг раздался нервный мужской голос, невнятное бурчание и сверху свесилась Устрица.
- Тут какой-то доктор к тебе, говорить, что ты здесь?
- Конечно! – встрепенулся Уинк, но доктор не оказался ни Буги, ни Блюзом. Обычный интеллигент лет пятидесяти, в золотых очках и с брюшком.
Он долго извинялся, что не отыскал лучшей оказии, чтобы встретиться с мистером Каттерби, но… На фестивале доктор Моррис оказался, разумеется, совершенно случайно – не мог отпустить сюда дочь одну, а она так просила; пришлось привезти ее самому, а пока искали, куда припарковаться, случился конфликт с охраной; и вот он только что из центра охраны, и все разрешилось к обоюдному удовольствию, и вдруг на вагончике имя мистера Каттерби…
- Вы в курсе, что с вашим диагнозом еще не поздно прооперироваться?
- Что сделать? – оторопел Уинк.
- Операцию, - решительно сказал Моррис, - мы ее только недавно начали делать, стопроцентной гарантии не даем… но в противном-то случае гарантия как раз стопроцентная!
Уинк прикусил губу.
- Так, доктор Моррис, - сказал он, - давайте определимся сразу. Я, как пациент, интересую вас в плане эксперимента, в плане денег или в плане рекламы? Сразу предупреждаю, что в третьем смысле я вам не пригожусь. Если я буду оперироваться, то только и безоговорочно инкогнито.
- Хм, - сказал Моррис, - хм. Разумеется, нам было бы очень выгодно иметь ваше имя в списках оперированных. Я полагал сделать вам скидку. Операция, сами понимаете, недешевая.
- Никаких скидок, - твердо сказал Уинк, - оплата по максимуму, инкогнито полное. Даже можно заплатить за него отдельно. Если я подъеду к вам… скажем, завтра?
- Э, - ответил врач, - завтра я буду еще здесь, с дочкой… впрочем, подъезжайте. Договоритесь с нашим юристом, расположитесь, пусть вас начинают готовить. Это все равно не один день займет.

Он вытащил из кармана ручку и стопку визитных карточек, что-то начиркал на одной из них.
- В любом случае, - строго сказал он, - вам не будут вводить никаких лекарств и вообще проводить никаких процедур, пока я лично вас не осмотрю. Но готовиться можно начинать без меня.

Доктор ушел. Уинк охватил голову руками и беззвучно заплакал. Устрица слезла с крыши, сняла с уинковых колен гитару и принесла стакан воды.
- Выпей.
Уинк с трудом взял стакан.
- Может, раз такое дело, к черту это выступление? – спросила она.
- Да что вы заладили? – разозлился Уинк, - я, что, на ходу разваливаюсь? Все нервничают, не я один. Сама слышала, доктор тут еще три дня проторчит – что толку срываться?

И вот настал момент, когда Уинк, с трудом продравшись по узким ступенькам сквозь складки кулис, вышел на широкий грязный помост, утыканный софитами и заваленный проводами различной аппаратуры. Людское море впереди то взревывало, то затихало. За спиной Уинка становилась по своим местам его команда. Слышно было, как вполголоса ругается Йонс, как нервно насвистывает себе под нос клавишник Зигги, как шипит, вполголоса ругаясь с Устрицей, Коди.
Уинк засмеялся и шагнул вперед, к микрофону.


...Если бы я рассказывал тебе историю рок-звезды, на этом моменте можно было бы остановиться. Но как же мост? Мост – деталь весьма существенная, особенно когда на нем стоишь. Стало быть, надо продолжить.


Всего-то оставалось две с половиной песни от программы, когда Уинк понял, что больше ему не продержаться. Он выдохнул последние слова куплета и почувствовал, что оседает на пол.
Сзади кто-то подхватил его, подсунули стул со спинкой.
- Сидеть сможешь? – спросил голос флейтиста.
- Ахаа, - кивнул Уинк.
- Гитару забрать?
- Не надо… удержу.
Уинк тяжело, старательно дышал, успокаивая пошедшую было в разнос машину в груди, - и смотрел, как к микрофону вышла, споткнувшись только раз, Устрица. Она мотнула головой – волосы ударили по плечам, дернула микрофон книзу и расставила коротенькие ножки пошире. В конце проигрыша она оглянулась на Уинка, встретилась с ним испуганными глазами. Он слегка кивнул и вдруг почувствовал, как сердце судорожно задрожало снова. Уинк резко вдохнул и зажмурился.

Когда он снова смог следить за окружающим миром, звучала уже последняя песня их программы. Устрица держалась за микрофон двумя руками и пела с таким отчаянием, будто уже вот-вот настанет конец света.
Уинк оглянулся. Ребята - все, как один, смотревшие на него – с облегчением заулыбались. Йонс сделал страшные глаза, указав на Устрицу.
А! Ей же не видно, что Уинку полегчало. И обернуться – хоть на миг – она тоже не может, до самой коды… а до нее еще два куплета. Уинк так же – глазами – показал на пустующий микрофон бэк-вокала. Йонс посмотрел на Зигги, свободного в этой песне – тот понял и бегом подтащил микрофон к Уинку поближе.
Устрица, услышав, как в мелодию вплелся звук гитары, резко, со всхлипом вдохнула. Голос ее зазвучал яростным торжеством. И на последнем такте песни она резко выбросила вверх сжатые кулаки.
Под оглушительный рев, похожий на грохот штормового прибоя, они ушли со сцены. Йонс тащил Уинка, закинув его руку себе через шею. Устрица всхлипывала, флейтист истерически хихикал.
- Парни, - с трудом сказал Уинк, как только они оказались за кулисами, - найдите мне срочно автомобиль, который может отсюда выехать. Я поеду в одну больницу… Устрица потом вам расскажет.

Автомобиль, заправленный и припаркованный достаточно близко к выезду, отыскался в считанные минуты. Устрица плюхнулась на водительское сиденье, Уинка усадили рядом и плотно закрепили ремнем безопасности.
- До встречи, ребята, - улыбнулся Уинк группе, точно зная, что никого из них уже не увидит.
Коди сунул на заднее сиденье гитару.
- Ты давай, Уинки… Ты возвращайся.
Машина развернулась, исчезли лица друзей, наполненные тревогой и надеждой, потом – лица зевак с их любопытством и восторгом. Замелькали поля, серебрящиеся лунной шерсткой.
- Так, - сказал Уинк наконец, - а теперь у меня к тебе есть одна очень серьезная просьба…
Устрица молча кивнула всклокоченной головой.
- Запомни – ты меня живым не довезла… Мне стало плохо на въезде в город, ты гнала так, что едва не разбила машину… но я уже не дышал. В больнице меня положили на носилки и увезли. Тело, сказали, отдадут матери. Больше ты ничего не знаешь.
- Тогда мне надо действительно гнать по городу, как сумасшедшей, - спокойно ответила Устрица, - а лучше что-нибудь сбить. Можно и кого-нибудь, но не насмерть, чтобы остался свидетель.
Уинк улыбнулся.
- Я думал, ты будешь спорить.
- Я знала, что ты уйдешь. Не так, так иначе. Лучше так.
- Ты… прости.
- Иди нахер.

Мама Уинка, которую доктор Моррис с мясом выдернул из ее лаборатории, была очень недовольна – как и болезнью сына, так и свалившимися на нее юридическими тонкостями его псевдосмерти.
- Нормальные дети зовут мамочку, когда заболеют, а не когда нужно получать деньги, - ворчала она.
Наследства Уинка, в связи с его музыкальными заработками, оказалось не так мало – в самый раз, чтобы оплатить услуги доктора Морриса, да еще осталось немножко на жизнь. Мама убедилась в том, что Уинк твердо пошел на поправку после серии из трех операций, выдала Уинку наличными все, что осталось от его наследства – и, поцеловав сына в щеку, уехала обратно.

Был март, когда он снова вышел из больницы. Кожаная куртка болталась на плечах, как на вешалке, несмотря на пододетый свитер. Зачехленную гитару Уинк повесил через плечо.
Он подумал, не вернуться ли в Бостон поездом. Нет, как-то неспортивно, да и до начала летнего семестра время есть. Но мотоцикл Уинку пока был не по силам. Он прикупил потрепанный ровер с исправным отоплением в салоне, и, не торопясь, двинулся на восток.

Двое стояли на обочине дороги, выставив большие пальцы. Автостопщики, - подумал Уинк и притормозил.
- Что-то ты бледный, Уинки, – сказал Доктор Буги.
- Привет, - ответил Уинк и посмотрел на Доктора Блюза. Тот Уинка словно и не видел – таращился куда-то мимо.
- Ты ваще-то гений, Уинки, - прокудахтал Доктор Буги, зябко потирая руки, - мы тебе заказывали что? Одну легенду. А ты сочинил две. Да каких!
- В смысле? – нахмурился Уинк.
Буги порылся во внутреннем кармане меховой безрукавки, накинутой на всё ту же розовую рубаху, и вытащил стопку газетных вырезок, сколотую медной булавкой с бирюзовыми бусинками.
- Зачти, камрад.
«Жемчужина майского фестиваля» - гласила первая, небольшая вырезка. Следующие были покрупнее, в них попадались фотографии. Устрица вроде и не похорошела, но что-то сделала с прической, и начала сильно краситься – все то же самое, а глаз уже не воротит, своеобразно и по-своему привлекательно.
Уинку бросилась в глаза его фамилия. Он прочитал абзац.
«Почему вы постоянно замешаны в истории с наркотиками?» - «У звезды все равно нет будущего, знаете ли. А чтобы уйти так же красиво, как Уинки Каттерби, у меня слишком крепкое здоровье…»
Уинк сморщился и смял газетные листы.
- Ты за Жемчужину не бойся, - сказал Блюз, не отрывая глаз от горизонта, - она знает, чего хочет, не хуже, чем ты. Только она хочет другого, вот и все.
Буги на миг посмотрел туда же.
- Да… У нее сейчас концерт во Фриско. Давка за билетами, как на «Титанике» у шлюпок. Короче, мы твои должники.
- Считайте, что квиты, - криво улыбнулся Уинк, - помогли же мне продержаться?
- А вот тут ты извини, - грустно ответил Блюз и посмотрел опять же не на Уинка, а себе в ноги, - я ж тебе соврал. С «помогать» у нас плохо, это мы вообще не умеем. С этим разве что к Кантримену.
Буги вдруг хихикнул.
Блюз поглядел Уинку в лицо, потом подошел к машине и заглянул на заднее сиденье, где лежала гитара.
- А, ну ясно. Так я и думал, что без него не обошлось.
Буги, улыбаясь, смотрел на Уинка.
- Ты ведь, кажется, на инженера учился?
- На конструктора, - ответил Уинк, - буду мосты строить.
- Мосты – это Кантримен любит. Хорошие, крепкие… Чтобы вид такой, аж дух захватывает. Чтобы индейцы на такой мост курить приходили. И чтобы пешеходная дорожка была.
- Терпеть не могу мосты без пешеходки, - нахмурился Уинк.
- Вот-вот, - сказал Буги.

...Ты можешь счесть всю эту историю выдумкой. Имеешь, в принципе, право. У меня, честно сказать, нет абсолютно никаких доказательств. Просто доктор Каттерби, оказав любезность нашему университету, руководил моим дипломным проектом. И брал меня с собой в качестве ассистента, когда ездил консультировать строительство большого моста на Аляске. Мы ехали на его машине, вдвоем, много разговаривали. Так что хочешь – верь, не хочешь – не верь.

Кстати, тот мост еще красивее.